28 октября 2010
Интернет-порталы и столичные афиши пестрят анонсами: "Опера „Медея". Режиссер — Джулиано Ди Капуа, исполнительница главной роли — Илона Макарова, текст — Лёха Никонов". Для многих это может показаться удивительным — как стихи Никонова стали основой для оперной постановки? Но в этом нет ничего странного, если это панк-опера, в которой идёт речь не о классическом мифе, а о современной политике и революции. 15 октября Алексей посетил Екатеринбург с программой "Медея. Эпизоды", после чего рассказал нам о "Медее" подробнее.
Моя Медея невозможна,
Кидайте камни или жемчуг,
Моей девчонке нипочём...
Лёха Никонов
Как тебе выступление?
Сегодня был самый тёплый прием. В Питере было нормально, в Москве — просто непонимание. Я перед концертом так и сказал: "Наверно, здесь я буду читать „Медею" в последний раз, потому что люди не понимают, это можно только в напечатанном виде воспринимать". А тут такая реакция!..
Но это было на самом деле здорово.
То, что это круто, я всегда знал. Но никогда не видел правильной реакции. Где я хотел, чтобы было смешно, там все смеялись, где хотел, чтобы опешили — там опешили. Всё было так, как у меня в книге. В Ленинграде все сидели со скучными лицами, а в Москве вообще половина была пьяных, которые хотели, чтобы я кричал свои старые лозунги. А Екатеринбургу я ставлю пять, что бывает крайне редко.
На данный момент "Медея" не дописана, и сейчас я осознаю, что это нужно не только мне. И от этого очень круто, потому что поэт, который пишет в стол — онанист. У меня было ощущение, что люди не поймут, а тут я вижу понимание в глазах двадцатилетних ребят, я шокирован и очень рад тому обстоятельству, что единственное свободное поколение за всю историю России, от 20 до 25 лет, которое не испытало воздействия коммунизма, как мои ровесники, и более свободно, чем следующее поколение, воспринимает мои стихи. Это для меня высшая награда.
А ты не думаешь, что станешь революционным идеологом для этого поколения?
Моё оружие — слово. Я никому не даю пистолеты и не толкаю к убийствам. Хотя, это же исторический процесс: поэты придумывают что-то безумное, философы это обосновывают, потом приходят политики и делают свои дела.
В рамках этого тура ты будешь читать в Киеве. Чем публика "там" отличается от "здесь"?
Публика там очень хорошая. Она менее зажатая. Самая сложная публика — в Питере, потому что они все "какие-то такие"... Но это очень хорошо, это очень многому меня учит. Потому что если они реагируют на что-то "Агаааа..." — это для меня знак. Я же не на каком-то пьедестале, а лицом к лицу с залом — как тут соврёшь! И когда вижу это "ага", сразу вычеркиваю. Потому что нельзя иначе. Я считаю себя народным поэтом. И как бы не казалось многим, что я такой эгоист, и мне на всех наплевать — это не так. Так же "не так", как и восприятие моих стихов буржуазией — они видят только секс, наркотики, всю эту внешнюю мишуру. Но, если так воспринимать, то и "Лолита" — роман о педофилии. Но ведь это не так! Набоков считал мнение о себе как о литераторе оскорбительным, и я разделяю эту позицию.
Ты всячески отмахиваешься от такого ярлыка, как "панк-стихи". Но "Медея" названа "панк-оперой". Почему?
Это из-за музыки. Сначала она называлась зонг-опера, но потом позвонил Джулиано Ди Капуа: "Лёха, я умоляю, пусть называется панк-опера". И в принципе он был прав, потому что музыка, которая там играет — П.Т.В.П и Uniquetunes — это панк в современном его понимании, а не ретро-панк. А к стихам это не имеет никакого отношения. "Панк-стихи" — это плохой термин, есть только стихи и нестихи, а остальное — погань. Вот у меня на стихах.ру написано: "поэт-песенник". У меня 20 тысяч прочтений, а у других — 50, и они называют себя поэтами, а я для них — поэт-песенник! На меня нет критики ни в одном официальном издании, меня вообще не существует в современной литературе. Но их дети знают мои стихи наизусть! Поэтому мне они безразличны, ведь главное — не врать перед абсолютом и перед теми, кто верит мне и моим стихам.
Также в сети опубликованы две части твоего памфлета "Что делать". Расскажи о нём.
На самом деле это ловушка, и у памфлета будет неадекватное продолжение. Там будет идти речь о неком писателе, который в одной из своих книг описывал, как я, герой его произведения, кричу, ем говно и т.д. А я в это время присутствовал на одной из вечеринок, где подруга этого самого писателя, когда он уехал, вытворяла очень странные вещи, которые он, как писатель, почему-то не заметил. И в памфлете я как раз и говорю о писателях, которые видят не реальный мир, а только поверхностный — в этом-то и беда постмодернизма. Им не интересен ни героизм, ни ненависть, ни любовь — им интересны только цитаты и ирония. Мне иронии тоже хватает, но она направлена на борьбу, а не на то, чтобы потешить себя или слушателя, читателя.
Памфлет будет позиционироваться как "размышления на тему" или программное произведение?
Да нет... Ведь что такое памфлет? Это пасквиль, оформленный в приличную форму. Это мой памфлет на данного писателя. А первые две главы — прокачка того, что будет в следующей. Есть ещё один вариант, вставить кусок скабрезного рассказа, как пример ухода от постмодернистского дискурса. Но пока над этим раздумываю, потому что вставлять поэтические куски в публицистический текст — не очень правильно. И пока что я его забросил, но, может быть, через пару месяцев вернусь к продолжению. Дело в том, что пока книгу этого писателя нигде не могу достать — мне её всего однажды дали почитать. Я тогда просто очень удивился тому, что я, оказывается, говно ем, без штанов где-то там бегаю... Человек писал об этом, и не обращал внимание на то, что творилось за его спиной. А ведь писатель должен писать о реальности, а не о своих представлениях о ней.
Вернёмся к "Медее". Ты не боишься, что из-за неё тебя обвинят в следовании концепции постмодернизма?
Я не вижу в ней постмодернизма. Режиссёр заставляет меня писать монологи, я пишу. Понятное дело, там есть перекличка с Джойсом и т.д., но мы — дети своего времени, дети постмодернизма. Клин клином вышибают! В "Медее", возможно, и есть какие-то элементы постмодернизма, но вот, например, в "Технике Быстрого Письма" их точно нет. Я считаю, что "Интервью с двумя неизвестными" похоронило постмодернизм.
Но в "Медее"-то элементы постмодернизма есть.
Возможно, но дело в том, что "Медея" — это архиавангард. "Архи" это возврат к мифу, а "авангард" не в том узком понимании, как направление, а в смысле "вперёд". Я пытался передать миф на понятном современному человеку языке. Всё началось с моей поездки в Амстердам, где меня постигло большое разочарование в Западе, потому что я увидел там ширму. Я много раз был за границей, и с каждым разом всё больше убеждался в существовании ширмы, пусть даже и более красивой, чем у нас. Например, Финляндия и Голландия — это уже полицейские государства. И "Медея" в том числе и об этом. Но, в первую очередь, для меня это поэма о творчестве. И о том, что революция неизбежна.
Ты доволен тем, каким получился спектакль?
Вначале я был не очень доволен тем, чего не понимал. Мне казалось, что все должны играть, что-то из себя изображать, а потом Илона Макарова открыла мне глаза на суть происходящего. Когда на сцене никто не играет, а только делают свои дела — это самое реалистичное, что может быть. А когда актриса показывает, как ей печально, как ей грустно — это уже музей, а не театр. И потом, когда увидел премьеру, я многое для себя понял. Возможно, многим не понравится перемена моего стиля, но я таков, каков есть. И последние стихи меня вполне устраивают. Есть пять стихов, о которых я могу сказать — это очень круто.
В одном из интервью ты говоришь, что образ Медеи писал с исполнительницы главной роли Илоны Макаровой. Как вы с ней познакомились?
Однажды тёмной полыхающей августовской ночью в мою каморку, прикрытую уже падающими с деревьев полусгнившими листьями, которую я снимал тогда на Суворовском, пришли Илона и Джулиано и попросили написать монолог для его камерного спектакля "Медея". Илона рассказала мне о себе, о жизни иммигрантки в России, и это так меня задело, что я за ночь написал монолог. А когда его переслал, мне сказали, что нужно ещё 20 монологов. Их я сделал буквально за три месяца, они оба мне помогали, приходили каждый день, брали за горло и говорили: "Пиши". А так как я человек ленивый, и сам себе этого сказать не могу, то когда приходят люди и говорят, приходится писать.
И в то же время у меня было написано белым стихом то, что в Роттердаме творится, и я понял, что одно с другим можно соединить. И, кстати, в поэме я не ссылаюсь ни на Еврипида, ни на Сенеку. Я их даже не читал. Хотя нет, читал, но отрывками. Но больше всех из римских поэтов мне нравится Марциал. Он же был эпиграммщиком. Но потом, как пишет Плутарх, он вернулся в свой родной город, и "жители города забыли о его непростительных стихах ради славы". Вот интересно, возможно ли такое, что я в старости вернусь в Выборг, и мне простят то, что я творил и творю сейчас ради славы? Хотя какая это слава, андеграунд. Хотя мне больше нравится, что я читаю стихи по маленьким клубам, а не в библиотеках или на "поэтических собраниях". Я однажды на таком присутствовал — это невыносимое зрелище. Мне больше нравится другая атмосфера: кто-то дерётся, а кто-то слушает.
Отдельное спасибо Евгению Никатову за предоставленную возможность пообщаться с Алексеем Никоновым.
Специально для CHELMUSIC.RU
Екатерина Ерина
Лёха Никонов - стихи: 