Postertracks, 2009
Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш, - вдыхает в себя Леха и откидывается на стуле, - ш-ш-ш-ы-ы… ух, шы-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-шы-ы-ы-х-х-р-хы… Кашляет. Аккуратно слюной смачивает край недобитой папиросы. Опять кашляет.
- Слушай, мы уже полчаса не можем уйти из-за этой пятки, - хрипит сквозь спазмы непрекращающегося кашля, - какая-то она долгая.
Сбивает пепел. Смотрит на облезлый лак на своих ногтях. Пьет сок и теребит дырку на джинсах.
- Вчера был бешеный день. Чуть не сорвал концерт - никак из аэропорта не мог доехать. Как вы живете в этой своей Москве?
- Так и живем, - отвечаю.
- Это же тихий ужас, я три часа не мог до клуба на такси добраться!
Слюнявит палец, но не доносит его до папиросы. Внимательно смотрит на свою слюну.
- Срань какая, блин! Уже второй день не слюна, а пена изо рта валится. Говорил мне доктор, нельзя тебе летать на самолетах…
Вчера Леха Никонов вернулся из Германии, где читал свои стихи в каком-то гамбургском клубе, чтобы отыграть со своей группой Последние Танки в Париже (П.Т.В.П.) концерт в московской "Точке". Завтра он почти на два месяца улетает в Гоа.
- Пора отдохнуть. А то как каторжный семь лет хреначу. Вот, даже джинсы порвал! Как-то неправильно упал на колени, и - раз, дырка на новых, а главное, единственных штанах. Так и буду в Гоа ходить. Здрасьте, товарищи индусы, здрасьте товарищи торчки, вот я, с дыркой! Хорошо хоть не на жопе.
- Там тепло.
- Там может и тепло, но тут еще день по вашей Москве ходить, и назад тоже не летом вернусь, - сомневается Леха. - Может зашить?
Дырку зашивает его подруга, а Леха, в трусах и в свитере, говорит о Егоре Летове и поэзии.
- С Летовым мы полные противоположности - и музыкально, и идеологически.
- Но эти крайности вас и роднят.
- Да ладно!
- Каждый из вас стоит на самом краю, с которого уже близко друг к другу. Все крайности смыкаются.
- Это уже ебаная диалектика. Знаешь, я всю жизнь гнал на Летова. А когда он умер, я пошел в магазин, купил все его альбомы и переслушал. Многие говорят, что творчество часто оценивают, когда человек умирает. Самое страшное, правдивость этих слов я почувствовал на его конкретном примере. Будь он жив, у меня и мысли бы не было заново слушать его песни. И вдруг я понял его идею, зачем он все это делал. У меня не осталось достойного врага! Мне теперь не с кем воевать. Ужасно не то, когда умирает твой соратник, а когда умирает великий оппонент. Ты понимаешь, что теперь спорить придется с людьми другого уровня, а, следовательно, твоя планка однозначно понизится.
- Егор мне говорил, что его последний альбом поймут, возможно, лет через десять.
- Отлично, так и должно быть. Я вот всегда хотел, чтобы мои альбомы росли вместе со слушателем. Сейчас слушатель - молодой пацан, его прут прямые тексты и лозунги, а потом он вырастет, послушает и раз, откроет для себя другую сторону наших песен. Поверь, там есть что открывать.
- А Андрей Родионов для тебя оппонент?
- Нет! Это современный русский поэт, у которого я чему-то учусь.
- С Родионовым мы тут также, на этой кухне, пили виски и спорили до усрачки.
- О чем спорили?
- Помню, сцепились по поводу Бориса Пастернака…
- Родионов любит Пастернака?
- Да не поймешь, что он любит. Он все это читает, перемалывает в своей голове и выдает что-то совершенно непредсказуемое.
- Андрей - большая личность! У него слова как гири! Но, как водится, Родионов - реально недооцененный чувак. Настоящее творчество принимается не сразу. Когда талантливый человек делает что-то новое, это всегда по началу подвергается охаиванию. Творец всегда движется на шаг впереди остальных. А эти остальные хотят видеть устоявшийся образ, привычный им, и не принимают изменений. Я вот читал письма Маяковского Лиле Брик. Как тогда воспринимали стихи Маяковского? Это же полный пиздец! Как ему было все это вынести?
- Тебя ругают?
- Практически после каждого нового альбома или книги стихов. Потом пройдет полгода, и требуют новые песни играть на концертах. Но сначала поливают говном будь здоров. Ну говно, значит говно, пусть так думают. Я-то знаю, что все заебись. И они это поймут со временем, это я тоже знаю. Если альбом хороший, его все равно услышат, а если говно, то туда ему и дорога.
Леха Никонов роется в книгах, беспорядочно расставленных на моих полках.
- Слушай, эту книгу Селина ведь считали утерянной? - вынимает томик "Банды Гиньолей", - откуда это у тебя?
- Купил как-то в Алуште.
- Ничего себе! Бля, я хочу такую книжку.
- Бери, читай.
- Отлично, будет чем заняться в Гоа. А то зашел в книжный магазин на Тверской, тупил возле полок. Ни на чем глаз не останавливается.
Я пытаюсь повернуть разговор в сторону музыки, но задаю вопрос, совершенно не в тему:
- Слушай, вот вы вместе с альбомом "Зеркало" напечатали футболки и даже зажигалки с логотипом группы. Это что, попытка поиграть по правилам шоу-бизнеса?
- Это некий андеграунд для андеграунда, которым мы всегда были. А вот, типа, сделаем так, как никто в андеграунде не делает, почему нет? Но мы же ничего ни с кем не подписываем! По идее сейчас любой человек может пойти и зарегистрировать все наше творчество на себя.
Я меняю тему:
- Ты хорошо учился?
- Какое там учился, восемь классов отходил.
- Выгнали?
- Сам ушел. Потом пытался учиться в ПТУ, в четырех, но из всех выгоняли.
- И как ты после восьми классов вдруг начал читать Ницше?
- Все очень просто. У меня бабушка преподаватель фортепиано. Жила долго в Ленинграде, но в 1952 году почему-то переехала в Выборг. С четырех лет она занималась моим образованием. Когда я пошел в первый класс, я уже читал, знал математику и даже играл какие-то гаммы, которые потом благополучно забыл. До третьего класса мне вообще напрягаться не приходилось. У меня выработалось четкое мнение, что учиться легко. Это меня пиздец как расслабило. Помню, сижу на уроке алгебры в пятом классе и вдруг ловлю себя на мысли, что я вообще ничего не понимаю. Я испугался и начал опять учиться. К шестому классу у меня были почти одни пятерки. Но тут я повзрослел и стал присматриваться к окружающему миру.
- И что увидел?
- Увидел, что настоящий лидер - это тот, кто, например, лучше всех пиздится. А я всегда хотел быть первым. Передо мной встал четкий выбор - или чмошником-пятерочником оставаться, или с пацанами рулить. К восьмому классу я еле дотягивал до троек. А главным для меня стали деньги. "Подросток" читал Достоевского?
- Читал.
- Это про меня! До двадцати трех лет я продавал дурь. Мне искусство казалось самым что ни на есть надувательством. А потом я познакомился с Рэтдом из Химеры. Все мои взгляды на жизнь очень резко поменялись.
Отмечая двадцать третий день рождения, Леха решил найти очередные приключения на свою жопу. Для настоящего праздника хотелось закинуться. У своих ничего интересного не оказалось. Кто-то дал наколку - в Питере есть нужный человек. Музыкант, правда, но правильный персонаж, тоже выборгский, и у него всегда есть кислота. Леха засомневался: музыкант, играет русский рок, поди, и при этом нормальный? Все вместе в единую и понятную картинку не складывалось. Но делать было нечего, и Леха отправился по указанному адресу. Нужным челом оказался Эдик Старков, он же Рэтд, лидер группы Химера.
История группы Химера и в частности Эдуарда "Рэтда" Старкова - отдельная история. Я встречал Эдика в те годы всего несколько раз. Помню, Сева Гаккель позвал в свой "ТаМtАm" одного известного тогда продюсера. В тот вечер выступала Химера. Сложно понять, была ли это провокация со стороны всегда миролюбиво настроенного Севы, или забывчивость, но он привел своего знакомого в день, странно вибрирующий предчувствием массовой лоботомии. Все начиналось вполне нормально. До той поры, пока Рэтд не вынул из кармана опасное лезвие и не начал полосовать им свое тело. По настоящему. Вибрации приняли конкретную форму помешательства. Эдик катался по полу, залитому собственной кровью и блевотиной, дудел в трубу, висел вниз головой на металлической балке, приваренной под самым потолком. Кто тогда знал, что время, еще не успев определиться в кандидате на главного от партии потерянных 90-х, тут же, на наших глазах его убивает? Собственно, так настоящие непризнанные герои и определяются - выдержкой короткого, но суицидального момента. После концерта потрясенный увиденным продюсер сказал: "Записывать, срочно нужно записывать!"
"Закинулись мы тогда неслабо, - вспоминает Никонов, - я сразу вкурил, что Рэтд реально сумасшедший. Мне все наши рокеры тогда чмошниками казались. Ну что это за пацан, который не может дать пизды или нажить денег? Ну, в общем, я не помню, сколько времени у него провел. Говорили много". А потом Рэтд предложил показать молодому Никонову, что такое рок-н-ролл в Питере и потащил его в свой любимый клуб "ТаМtАm".
Первым делом Леха отправился в туалет. Сквозь сплошную стену дыма, аккуратно, мимо возникавших их тумана странных персонажей, которых тут оказалось как килек в банке. В кожаных куртках со свастиками и логотипами Exploited, Sex Pistols, Ramones, ну и всякое такое. Ирокезы разных цветов, булавки, серьги, цепи, бритые головы, окурки и моча прямо под ногами. Кому-то уже успели разбить лицо, и он вытирал его футболкой своего товарища, не снимая, просто оттянув нужный конец до уровня глаз. Открыв первую кабинку Леха натолкнулся на полностью уторчанного крепыша, который, согнувшись в три погибели, пытался высморкаться в переполненный дерьмом унитаз. Отлично, пацан, отлично, давай, еще попытка! Ну, еще одна! Ноздрю он зажал правой рукой, левой рукой держался за стену. Из свободной щели в шнобеле с каждым толчком вылетала длинная сопля, ударялась о содержимое унитаза, но не обрывалась с внутренностями распухшего носа, а как на резинке отлетала обратно, и шлепалась на подбородок. Леха врезал ему ботинком под зад. На этот раз новая сопля вылетела более активно, большим комком, оторвалась и шлепнулась на край унитаза. "Спасибо, брат, - прохрипел чувак, - а теперь отвали на секунду, дай мне шанс разобраться с моим сраным фейсом. Но не отчаливай, у меня есть чем закинуться на двоих".
- Мне вдруг показалось, что я оказался в Лондоне, - вспоминает Леха Никонов, - этот день все перевернул в моей жизни! Появился Рэтд, протянул мне руку, и вытащил на сцену. Говорит: давай, пой! А сам стал на четвереньки и начал лаять на публику.
Затягивается.
- А я шел в клуб и думал, вот нафига иду, сейчас опять этот русский рок … После этого я понял, все, нужно собирать группу. Собрал, начали репетировать. Мне хотелось взять инструментальный минимум: гитара, бас и барабаны. Но закрутить так, что бы это была психоделия. Вот на альбоме "Зеркало" заявлено десять песен, а для меня их там не меньше двадцати.
- Это как?
- Я там стихи читаю, мы резко меняем форму песни, опять возвращаемся, опять какие-то перебивки. Конечно, можно было все это разбить по трекам, придумать названия. Но я не хотел делать так, как это делают многие.
- У вас до этого никогда не было длинных песен.
- Да, не больше трех минут. А на "Зеркале" у нас есть песня, которая длится четырнадцать минут. Короче, мы сами даже сначала прифигели, что это мы делаем.
- Пришлось менять философию сочинительства?
- Пришлось. Я ведь до этого считал, что песня, которая длится больше двух с половиной минут, не имеет права на существование.
- Радиоформат?
- Какой, в жопу, радиоформат? Где мы, и где радио? Просто в наше время информация должна считываться быстро. Никто сейчас длинные песни слушать не будет. Мы когда поняли, что получается, внутри приготовились к полному провалу.
- Ты доволен результатом?
- Понимаешь, это первый альбом, где не выпячено мое эго. Обычно был я, и только я, а потом немного остальных. Но с приходом Бендера (гитарист П.Т.В.П. - ред.) все уравновесилось. От этого музыка только выиграла. Я ведь не музыкант, я знаю двенадцать аккордов и все. Но когда есть кто-то, кто мыслит как я, но при этом еще и музыкант, это круто!
- Тяжело было записываться?
- Знаешь, я был на таком взводе, что когда дописали последнюю песню, пошел, купил тяжелый наркотик и его принял. Хотя до этого я, наверное, лет семь этого не делал.
- Без последствий?
- Ну, как сказать, потом припадок был. Но это так… Я ведь, когда звук отстраивали, в студию даже не заходил. Я весь замкнулся, чуть с ума не сошел. Потом в день записи прихожу, они все довольные сидят, типа, звук заебись и все такое. Я послушал и охуел. Кричу, нахуй все примочки, что вы делаете? Бендеру - а где дилэй? Он, ну, я не успел найти. Я ору как бешенный, кто-то поехал искать дилэй. Нашли, включили, выключили, я разрешил ему только легкий перегруз делать на комбике и все. Представляешь, нас все воспринимают как реально "мясную" группу, а тут длинные песни с полупрозрачным звуком. Тогда так у меня в голове все выстроилось, что я готов был всех разорвать, но своего добиться.
- Ты вдруг почти отошел от политической составляющей в своих текстах.
- Да, это ты верно заметил. Мне всегда хотелось сделать альбом про любовь, и я готов был это сделать давно. Начал песни такие писать, а потом - ебак, и случился Беслан. Я понял, что мне далеко не похуй, на то, что происходит, что не могу пройти мимо.
- "1 000 000" - старая песня?
- Да, я ее еще перед "Свободой Слова" написал.
- Настоящий политический манифест.
- Наверное, но как тогда можно было иначе? Но потом я решил - ну все, теперь точно только что-то метафизическое, никакой злободневности. И тогда мы начали писать новые песни для "Зеркала". Хотя и раньше в любой политической кричалке я оставлял такой тайничок, например, в виде цитаты из Пруста.
- Думаешь, это кто-то заметил?
- Главное, как я себя при этом чувствовал. Это нужно было прежде всего мне. На "Зеркале" я просто все перевернул с ног на голову в текстах. Я не стал бояться интеллектуальной составляющей, пусть даже в ущерб злободневности. Я ведь до этого считал, что песня - это больше, чем просто хороший текст и музыка. Песня у меня, почти по Ницше - воля, проявленная через рефлекс. До этого у меня в песнях была обнаженная воля. Рефлекс почти не считывался. "Зеркало" же, это выпяченно рефлексирующий альбом. И когда я это сделал, я сильно испугался. Я вдруг осознал, что прыгнул выше жопы. Я ведь этот альбом писал почти сразу после больницы. У меня с легкими была проблема, я чуть кони не двинул. Песню "Все зря" я вообще на больничной койке придумал.
После одного из концертов Леха выскочил на улицу, толком не одевшись. Я видел, что обычно с ним происходит в последние минуты выступления. Он уже не принадлежит в такие мгновения себе. Он - животное, которого Бог забыл сотворить. С последним словом Никонов бежит со сцены, не в силах совладать с самим собой. Еще секунда, и он взорвет все вокруг, оставив навсегда отметины на лицах окружающей его толпы. Думаю, когда-нибудь все так и закончится, но пока проносит. На его счастье, а может на счастье странных посетителей его концертов или поэтических вечеров, больше похожих на выплеск животного страха перед окружающим его миром.
На улице Леха вдыхал свежий морозный воздух, курил, с кем-то говорил, о чем-то спрашивал. Такие минуты он никогда не помнил. Но эти минуты в тот раз напомнили о себе сами. Неделя с высокой температурой. Участковый врач, определивший воспаление легких. Таблетки. Но лучше не становилось, и Леха, подсознательно чувствуя, что происходит какая-то фигня, отправился к знакомому врачу. Диагноз - пневмоторакс.
- Мне сделали флюрографию, - рассказывает Никонов, - а на снимке легкого не видно, сплошное черное пятно. Меня сразу же в реанимацию. Выкачали воздух. И приговор - нельзя прыгать, бегать, выходить на улицу в мороз, ходить в баню, на самолетах летать… Я спрашиваю, а рок играть? Врач говорит, какой рок, ты что, ебнулся? И сколько времени так терпеть, спрашиваю, а он - всю жизнь. Я говорю, ты что, предлагаешь мне всю оставшуюся жизнь сидеть дома и медитировать? А выход? Ну, говорит, есть специальная операция - пришивается легкое. Я согласился. Полгода не играли, а потом опять вышел на сцену.
Вот, все так просто, вышел на сцену. Ему там что-то резали в легких, что-то пришивали, а он на сцену. Что тебе эта сцена, по сравнению с жизнью? Дурак или прикидываешься? Зажать в темном углу и дать хороших тырей - расскажи, врунишка правду! Прошло время Моррисонов и Маяковских, никто себя в жертву идиотского мифа - сцены, не приносит. Так, только поговорить об этом. Но я смотрю на этого чувака, сидящего в клубах дыма за моим столом, и понимаю - никакого пафоса, все так и должно быть. Это меня, похоже пора кастрировать или сдать в специальный приют для восторженных придурков за те слова, которые я сейчас пишу, а там, напротив, никакого пафоса.
- Тебе нравится Джонни Кэш? - вдруг спрашиваю я.
- Я Джонни Кэша из-за его сраного кантри понять не могу, но послушай его последний альбом, он же там со смертью разговаривает! Я потом фильм посмотрел, блин, у всех одно и то же - наркота, шлюхи, полная жопа… Одно и то же. Пиздец! Шлюхи орут, наркотики, больничка.
- Как тебе в больнице было?
- Дело житейское. Когда попадаешь в больницу, думаешь, что это только с тобой такая хуйня случилась. А потом поговорил с людьми, которые там лежат - ну я просто легко отделался. Главное не загоняться. Я каждый день ходил по коридору - восемьдесят кругов туда и обратно. А рядом лежал мужик. Когда его привезли, он вполне нормальным был, но лег и все время зырил в телик. Я его и так и сяк пытался растормошить, а он весь в себе. Мы рядом два месяца провели. Только я выписался, а его уже держали под капельницей, и он не вставал. Есть у Ницше "Веселая наука", отличная вещь для выздоровления. Так вот, люди делятся на три типа. Первый - такие как я: бегают, не сдаются, держат себя в форме, даже с катетером за медсестрами бегают. Есть второй тип - за попами бегут. Попы по больнице толпами ходят, а эти к ним. Третий тип - лежат, пялятся в телевизор, смотрят в потолок и все. Эти самые пропащие.
А он опять на эту сцену. Что он там пытается найти? На концерте любимой Лехиной группы The Cure с ним случился приступ эпилепсии. Повторения ждет каждый день. Лечился.
- Я каждый день пил барбитураты. Потом какие-то таблетки. А у меня совершенно другая реакция на транквилизаторы, я же их всю жизнь жрал. Меня сразу переть начинает. Мне невропатолог говорит - остановись, что ты весь как заведенный? Но как я могу остановиться, я так живу!
Он так живет. Все. Клиника. Есть вопросы? Впрочем, у меня еще есть, не все так просто, как казалось еще пару часов назад.
- Ты, кажется, все же завязал с тяжелыми наркотиками?
- Это смешная история. Меня, в принципе, не особо кумарило. Ну я подтачивал два-три раза в неделю. Настоящий системный героинщик тебе скажет, что это не особый заторч. Хотя все равно кумарило. И тут ко мне пришел один пацан, принес гитарный тюнер, а с ним вывалил всякую хуйню на табуретку. У меня была такая красная, очень красивая табуретка. И говорит, давай Леха! А я такой, раз, и задумался… Мы ведь тогда почему торчали? До этого была только шмаль, но она вдруг исчезла из города. Мы ее искали целыми днями. Ничего нет. Пришлось брать героин. И так почти полтора года. Он опять говорит, давай! А я смотрю, молчу. Он - давай! Я говорю, знаешь, что-то не хочется. Сказал и сам испугался, потом вокруг этой табуретки четыре часа ходил. Пиздец! Круги наматываю, остановиться не могу. Тот чувак уже упал, вырубился. А я хожу и все придумываю для себя отмазы, типа, ну ладно, последний раз. И к концу четвертого часа я себя почти уговорил. И тут мне стало страшно! Я понял, что стою на развилке. У каждого человека в жизни случаются такие перекрестки, на которых нужно выбирать путь. Особенно у наркоманов. Вот выберешь знакомую дорогу, засадишься, и все, назад пути нет. Я тогда выдержал. После этого я, кажется, всего два раза по случаю торкнулся и все. А тогда всю квартиру облевал, может это и спасло в ту минуту. Семь лет уже прошло.
- Тебе нужен миф?
- Сложно сказать. Жизнь, как и миф, откровенно статичная штука. Главное суть, и никакого пафоса, что и есть миф. Вот Антон Корбайн в своем фильме "Контроль" весь пафос выжег, оставил нам возможность только наблюдать. А "Сид и Ненси" Алекса Кокса - сплошной пафос. Какой-то лубок. Если бы он назывался "Маша и Петя", был бы отличным фильмом, а так клоунада. Или фильм "The Doors", это же вообще настоящий пиздец! Моррисон съедал десять таблеток необутала, выпивал бутылку вискаря, падал под стол и обоссывался. Вот и весь миф. Но отсюда и его песни, а не то как в фильме - ходят все пафосные, чуть ли не стихами говорят, что-то там шаманят. Красивая сказочка для дурачков. Миф! Мне не нужен миф. Как и Моррисону не нужны мифы, у него его стихи и музыка. Это для пустышек, типа Мэрлин Монро нужен миф. Миф - это всего лишь оболочка, куда можно каждый раз всякую хуйню закачивать и давать на скармливание массам, жуйте и дрочите. У американцев что Монро, что The Doors, что "Унесенные Ветром" - из всего делают миф. Поп-культура. Энди Уорхолл во всем виноват. Это после него все началось. Прокачивают в своей стране, а потом и по всему миру. Главное, что бы бабки шли обратно, не важно за что.
- Тебя деньги не волнуют?
- Скажу говно, если типа мне они не нужны. Деньги всем нужны, но главное - как и зачем? Мне сейчас нужно всего чуть-чуть, чтобы трава не кончилась, чтобы дырки на штанах не было, чтобы в Гоа хватило. Дальше видно будет.
- Тебе бы на трибуне выступать, - смеюсь я.
- Да ну их! Ты мне еще в ленинградский рок-клуб предложи вступить. Я, конечно, люблю Мишу Борзыкина, он крутой, но так же нельзя! Я иду по улице и вижу афишу "25 лет ленинградскому рок-клубу". И состав выступающих - Телевизор, Алиса, Сплин… Еб твою мать, Сплин же пели на Красной площади! И Миша тогда мне втирал, что я, мол, этих пидорасов лично застрелю. А потом давай звать меня на марш "Другой России" или как там они, "Несогласные"? Я ему говорю, куда ты, это такие же пидорасы! Нет, говорит, они настоящие… Я ему говорю, ну ты посмотри, кто там? Короче, политикой лучше не заниматься. Меня тут на "Эхо Москвы" позвали. Я думал разговор о музыке будет, а они все о политике. Я не выдержал и говорю: хотите знать, что нужно делать? Я вам скажу - всех ментов пострелять нужно, объявить этому государству террор. Ведущий раз - и заткнулся, прямой эфир и всякое такое. Я ему говорю, мол, спросил? Я ответил, а теперь давай про музыку. После эфира он давай мне ныть, зачем ты это сказал, тебя же могут подтянуть за эти слова. Да ладно, отвечаю, подтянут, если что, не меня, а тебя. Зачем спрашивал? Как я вижу будущее России? Вот так и вижу. Он, наверное, думал, что я про всяких либералов буду говорить. Твои либералы, гондоны, ответственны за сегодняшнюю власть. Кто голосовал? Да в пизду… не хочу, в пизду всех! Эмигрировать нереально, нужно жить в своем кругу и хуй на них всех ложить.
- Есть еще внутренняя эмиграция, или как там, "внутренняя Монголия"?
- Да, точно. "Чапаев и Пустота" - единственная книга Пелевина, которая мне нравится. Хотя во многом интеллигенты и виноваты. Они вечно что-то мутят. А как кровью запахнет, сразу по норам и сидят, дрожат. Империю прокламациями и манифестами отменить невозможно. Она или сама развалится, или будет жить вечно, постоянно мутируя. Типа, отменили СССР? Кто? А сейчас где мы живем? Дурдом!
В двадцать четыре года из психдиспансера Леха Никонов вышел с диагнозом "шизоистероидный тип с ярко выраженными нарушениями адаптации". Все начиналось как попытка закосить от армии, куда идти Леха совершенно не собирался. "Напротив военкомата в Выборге сначала стоял памятник жертвам афганской войны, потом добавился памятник жертвам чеченской войны, - кипятится Никонов. - А эти козлы в погонах, которые пацанов туда посылали, каждый день мимо в свои кабинеты ходят. Им даже в голову не придет, что это они их убили, врубаешься?"
Повестки выбрасывал в мусорное ведро, подозрительным типам дверь не открывал и был начеку. В общем, знакомая для многих подростков схема. Но тяжело держать состояние измены в постоянной форме, особенно если в твоей жизни все больше места занимают наркотики. Наступили странные дни, он не понимал, когда все начинается и заканчивается, где он, и что было вчера. В один из таких вечеров он забыл закрыть входную дверь. "Просыпаюсь утром, а надо мной мент склонился, - вспоминает Леха. - Я охуел. У меня рядом в тумбочке два стакана стоят. Ну все, думаю, вот и пиздец! А он мне говорит, когда в армию пойдешь? Я ему – сейчас! Он замялся, ну мол, прямо сейчас не надо, но завтра приходи в военкомат, вот тебе повестка. Конечнооо!!! Он ушел, а я сижу, пот вытираю".
На следующий день Леха Никонов отправился в военкомат. Но для начала закинулся, а для пущего эффекта наколол шприцом на обеих руках длинные "дороги".
"Там очередь из мелких. Спрашиваю, где здесь у вас в армию берут? Мне типа: стой в очереди. Я говорю - могу вообще отсюда нахуй пойти. А ты какого года? 1972-го. Мне - сто-ять!!!! Завели в кабинет, сторожат. Разделся, пошел по врачам. Первого прошел, вторым захожу к психиатру. Она посмотрела на меня - э, нет, ты ко мне после всех давай заходи, есть о чем поговорить. Захожу давление мерить. А меня штырит уже не по-детски. Она: что с тобой, тебе плохо? Бросила, побежала в кабинет психиатра - вы кого ко мне прислали, как вы его пропустили? Обратно меня к психиатру. Там спрашивают - ну как дела, где был? Говорю - то в аду, то в раю, в общем, как и все мы. И подмигиваю ей".
Врач-психиатр, не раздумывая, выписала направление на обследование в психдиспансер. Первые несколько дней Леху там вообще никто не замечал. Он уже даже волноваться начал, когда лечить-то будут? Пошел как-то в туалет, а там на стене над унитазом надпись П.Т.В.П. "Стою и думаю, может я действительно ебнулся? Ведь тогда нашей группы толком то и не было, - рассказывает Никонов, - Вышел, постоял в коридоре, опять захожу. Надпись на месте. Ну все, думаю, приплыл!"
Стал приставать к врачу, когда лечить начнете? "Он смеется, ты что думаешь, тебя лечить сюда привезли? Нет, дорогой, всего лишь на осмотр. И спрашивает, а ты кто? Говорю - я поэт. А-а-а, поэт? А чем на жизнь зарабатываешь? Да ничем. Так чем все-таки по жизни занимаешься? Говорю - я же сказал, сижу, стихи пишу. Ага, значит стихи пишешь, да-а… Полежал чуть и получил диагноз".
Леха смотрит на потухшую папиросу. Кашляет. Долго молчит, а потом добавляет:
- С ним я полностью согласен. Все-таки врачи не дураки, они все видят.
Лёха Никонов - стихи: 